«Театр города М.» – это молодой коллектив из выпускников ГИТИСа, Школы-студии МХАТ и Щукинского института. Под предводительством Александра Бабика артисты с нуля создали проект, который стремится изучить человека, обнажить его чувства, открыть в привычном что-то новое.

– Александр, о вас и о «Театре города М.» наш читатель знает не так много. Расскажите, как все начиналось?
– Я закончил Театральный институт имени Бориса Щукина, курс Евгения Владимировича Князева и Владимира Исидоровича Тартаковского. Это был целевой набор для Театра Оперетты. Изначально я планировал поступать на драматический курс и неплохо проходил к Валентине Петровне Николаенко. Но она посоветовала мне заглянуть в соседнюю аудиторию, попробовать себя и там. Так и стал артистом музыкального театра.
– Не пожалели, что заглянули в соседнюю аудиторию?
– Не пожалел, потому что Театр Оперетты охватывает все мои потребности и навыки. По факту я получил абсолютно драматическое образование с наличием дополнительных занятий вокала. Потом Герард Вячеславович Васильев пригласил меня работать на курс в ГИТИС. Это было в 2015 году. С одной частью курса я ставил дипломный спектакль «Вдовий пароход». После выпуска мы поняли, что возможно у нас есть ещё какой-то потенциал. Мы были очень заинтересованы друг в друге. И решили не расходиться. Продолжили играть «Вдовий пароход», но уже за стенами ГИТИСа. У спектакля был большой зрительский интерес. Мы поняли, что у нас ещё куча всего в головах копошится. И хорошо бы это реализовывать. К тому же далеко не все попали в репертуарный государственный театр. А те, кто попали, уже успели оттуда уйти.
– Инициатором создания собственного театра были вы?
– Я уверен, что это была командная идея – сделать пространство, в котором нам было бы комфортно, в котором мы могли бы пробовать развиваться, в первую очередь, творчески. Осуществить то, что не могут позволить государственные театры.
– Выходит, вас во многом объединила общая проблема. Молодые артисты не нашли себя в государственных театрах и решили создать свой собственный проект?
– Это было интересно. Сначала мы с ребятами играли на шоссе Энтузиастов. Один прекрасный человек нашёл нас в интернете. Мы в тот момент были кочующим коллективом, играли в доме Высоцкого на Таганке и еще много где. Он предложил нам пристанище, при фудкорте отделил местечко под театральную площадку. Мы, как самые настоящие безумцы, по ночам шили метры чёрного бархата, закупались оборудованием, чтобы оснастить эту площадку. Сами красили и делали blackbox. Гримёрные у нас были в бункере. На площадке постоянно что-то ломалось, потому что не мы одни были ее резидентами. В какой-то момент стало понятно, что мы не просто стагнируем, мы откатываемся назад. Начали искать новое помещение в Москве, думали над грантами, государственной поддержкой. Но это всё стоит денег, даже отдельный бухгалтер, который помогал бы с бумажками и оформлением. Это очень серьёзная история, с которой мы пока не готовы сотрудничать. В итоге мы абсолютно без денег нашли наше нынешнее помещение, оно полностью отвечало нашему формату и нашим требованиям, в том числе техническим. Всей гурьбой занялись ремонтом. В соцсетях разместили большой лонг-лист необходимого нам оборудования и строительных материалов. А вдруг. И в один прекрасный день мне звонит курьер популярной строительной компании, спрашивает, как заехать во двор. Мы открываем кузов газели, а там все, что нам было нужно, что мы просили в соцсетях. Заказчиком оказался абсолютно незнакомый человек из Севастополя, который просто увидел в интернете нашу мольбу и закупил целый грузовик стройматериалов. Это была фантастика. А вообще, всё, что есть в этом театре, может быть криво-косо, где-то не так аккуратно, как хотелось бы, но сделано артистами. Это наш совместный труд.
– Закладывали ли вы какой-то смысл в название вашего театра?
– Когда мы придумывали название, мы долго иронизировали над тем, что если бы мы поехали на гастроли, скажем в Мурманск или Мичуринск, то нас приняли бы за своих. Такой шуточный, маркетинговый ход. А вообще нам показалось, что в этом есть что-то гоголевское. Подумали, а почему бы нет, почему бы не найти какую-то в этом параллель.

– Сколько человек изначально было в вашей команде?
– Десять.
– И все это ваши ученики?
– Нет, в процессе создания нашего коллектива некоторые мои студенты начали уходить. Например, ушла Анна Малькина, чудесная актриса Детского музыкального театр имени Сац. Прекрасное сопрано, чудесная певица. Она играла у нас в спектакле, но вовремя поняла, что это не реализует весь её потенциал. Сейчас в нашей команде 17 человек. На самом деле, поиск актеров и команды в целом – это довольно сложный процесс. В Москве мало знакомы с культурой частных театров. В Санкт-Петербурге есть несколько таких же по масштабу проектов, но при этом очень известных. В их командах люди, которые закончили лучшие театральные вузы Петербурга, эти коллективы живут очень успешно. Мы тоже решили пойти по этой модели. Но в Москве, к сожалению, с этим сложно. Артисты почему-то думают, что это эксперимент ради эксперимента, чтобы потешить свои амбиции. Считают, что это ненадёжная история: непонятный режиссёр, непонятные партнёры, странные названия, какой-то подвал в центре Москвы. Всем же хочется выступать в зале, где три яруса и глубина сцены 15 метров. Найти людей, которым был бы интересен наш формат, – очень сложно. Хочется, конечно, чтобы люди из творческой сферы больше доверяли друг друга, были более открытыми и не забывали, что театр – это про людей, а не про начальство и элиту.
– Время создания вашего театра совпало с пандемией. Она прибавила вам трудностей или, возможно, наоборот чем-то помогла?
– В день начала локдауна мы играли «Вдовий пароход» на шоссе Энтузиастов. После этого мы собрались все вместе и стали обсуждать, что делать. Хорошо, что мы еще не платили аренду в тот момент. Потому что иначе погорели бы страшно. Много думали, скрываться нам или расходиться. Тогда мы, наверное, начали понимать ценность друг друга. Все как-то были удивлены той творческой близости, которая возникла между нами за такой короткий промежуток времени. Но тогда этот вопрос еще не стоял так остро, как сейчас. Сейчас, если мы начинаем разговор о закрытии, то это обычно заканчивается слезами и непониманием как существовать дальше.
– Можете рассказать, почему сейчас заходят разговоры о закрытии?
– В последнее время они действительно стали происходить чаще. У нас простая финансовая модель. Все, что мы получаем от спектаклей, мы отдаём за аренду помещения, а остальное уходит на какие-то внутренние нужды. Во многом живем благодаря помощи неравнодушных зрителей. Мир не без добрых людей. Да, мы начали зарабатывать, но в какой-то момент у нас, у меня лично, была какая-то паническая атака по поводу того, что мы в тупике. Так казалось. У нас были серьёзные конфликты почти до выдирания волос. Очень много нового я узнал о коллегах, но в итоге мы выплыли. В тот момент мой внутренний голос говорил, что это надо пережить. Все-таки это творческий коллектив.

– Вам как руководителю больше всего достается…
– Бывает, да. Я очень за всех переживаю. Как бы ни был мал наш театр по формату, можно сказать, что это тот же государственный театр, только в масштабе 1 к 100. Причём по всем фронтам. Разве что не отчитываемся во всем перед государством. Мне почему-то нравится называть это творческим стартапам. Это так и с финансовой стороны, и с творческой. Я как-то пытался попасть на очень важную конференцию по театральному маркетингу, продюсированию в театре. Ее вел очень важный для отечественного театра человек, один из лучших современных театральных менеджеров. Он мне говорит: «Саша, зачем тебе это нужно, мы тут будем обсуждать, как правильно отчёты составлять». Я стал объяснять, что хочу узнать, как все происходит в других театрах. А он в ответ: «Не будет у вас такого пути, как у любого другого театра. Раз вы пустились в подобное плавание, то ищите свои точки опоры». Это было очень чётко и просто. Я долго переживал, пытался найти какие-то стандарты. Но наш стартап – это совершенно параллельная привычному строю русского театра модель.
– И лёгкого пути не будет.
– Да, не будет. А я ждал именно его. Что мне откроются какие-то знания уникальные. Оказалось, что никаких уникальных знаний нет, нужно идти, пробовать, ставить спектакли и набивать шишки. Это стартап во всем. Скажем, мы понимаем, что в творческом процессе не может быть ограничений фантазии художника, композитора, режиссёра. И тут вдруг нам досталось небольшое камерное пространство, которое само по себе является ограничением. Однако, несмотря на то, что зрители находятся на расстоянии шести метров от артиста, а то и меньше, нам пока удается не жертвовать своими творческими идеями. Также нас не мучают мысли о том, как бы сделать подешевле и попроще. Например, Женя Сыздыкова, чудесная выпускница Школы-студии МХАТ, наш художник-сценограф, занималась оформлением недавней премьеры «Где-то и около». Она, не задумываясь о бюджете, без каких-либо ограничений придумала настолько простое, минималистичное и точное пространство. Я посмотрел на эскиз и понял, что большего и не нужно.
– Получается, вы интуитивно понимаете, как надо?
– У нас наконец начал складываться коллектив. Чем больше мы репетируем, ставим и придумываем, тем быстрее складывается наш язык взаимодействия с публикой. Здесь, на камерной стене, мы можем поговорить о том, о чем будет сложно говорить на огромной сцене.
– А о чем вы говорите со зрителем через свои спектакли?
– Нам интересно раскрывать простым языком вопросы, о которых человек обычно предпочитает не думать.
– За живое задеть?
– Именно. Я вырос в Саратове, и всё моё детство прошло в ТЮЗе Киселёва. Артистам в региональном детском театре почти ничего не платили. И я помню, с какой отдачей, с каким интересом и азартом актеры играли в спектаклях на любую аудиторию. Все было на очень высоком уровне, и всегда вопросы, которые ставили режиссёры, касались непосредственной связи со зрителем. Со времён Киселёва была заложена идея, что в спектакле обязательно должна быть тема, которая затронет сегодняшнего зрителя, простого, неэлитарного, случайно заглянувшего человека с улицы. Тема, которая заинтересует, обратит на себя внимание и заставит задуматься. У нас после «Вдовьего парохода» очень часто люди из фойе звонят мамам. И это очень приятно. У меня лично есть ощущение, что в Москве есть большое количество театров, которые не выполняют свою главную задачу. Будто бы это ушло в какую-то рутину, из раза в раз выходят спектакля ради спектакля, названия ради названий.
– Александр, вы директор и худрук «Театра города М.», как актер выступаете в своем театре и в Театре Оперетты, преподаете. Как вы все это совмещаете?
– Ещё я играю в компании «Бродвей Москва». У меня очень крутая команда из людей, которые так же активно рулят «Театром города М.» На самом деле, я долго думал о том, зачем мне это надо. И буквально полгода назад ответил на этот вопрос. Я понял, что мои творческие и продюсерские силы невероятно прокачались за эти годы. Даже как актер я столько узнал про себя во время работы над нашим стартапом. Это уникальный опыт. Сейчас менеджерские и продюсерские дела удается успешно делегировать. Я до сих пор многим занимаюсь, оплачиваю счета, слежу за какими-то техническими показателями, но всё остальное уже не на мне.
– Выходит, на вас лежит художественное руководство. Как вы подбираете репертуар?
– Мы все думаем, а потом я принимаю решение. Периодически мы собираемся в офисе и устраиваем читки. Что-то я отбираю, что-то ребята приносят. Мы на протяжении 4-5 часов сидим, пробуем текст, делимся мнениями. Недавно мы перевели одну чудесную пьесу и уже в следующем сезоне будем её осуществлять.
– В этом сезоне у вас вышло три премьеры…
– Да, но сезон ещё не закончился. Последнюю нашу премьеру «Где-то и около» мы подготовили за месяц. Теперь умеем и так. Но хочу отметить, что такая скорость совершенно не сказывается на качестве. Репетировали практически каждый день с утра и до позднего вечера.
– Вы – артист музыкального театра. Внедряете ли его элементы в ваши работы?
– Музыкальный театр – это совсем другой мир. Я лично считаю, что в любом мюзикле должна быть живая музыка, должны быть люди, которые очень качественно поют и танцуют. Это совсем другой уровень. Музыкальный театр стоит дорого. Или лучше не браться. Нам нужно играть качественные спектакли, чтобы публика приходила. От этого зависит будем мы здесь или нет.
– Расскажите о планах. Получается ли их в целом строить?
– Сейчас у меня ощущение, что мы летим где-то над облаками, но не совсем ещё вышли на нужную воздушную трассу. Все время бьемся нашим самолётом об облака, и не понятно, когда перестанем. Летим вроде ровненько, и где-то впереди солнце. Но облаков пока слишком много. Мы ставим перед собой столько творческих вопросов, и они такие серьезные. Без вызова. Сейчас мы просто пытаемся любыми театральными средствами изучать жизнь живых людей, и нам это интересно. Планы, конечно, есть, очень много творческих идей. Иногда они быстро рассыпаются, потому что мы сталкиваемся с реальностью, но нас это не останавливает и не должно останавливать.