Пресса

Шекспир скорее жив, чем мёртв. Театр города М.


…Я здесь исстари и поныне,

Но увы — предалась унынью.

Ваше судно к утру покинет

Театральная крыса.

«Деревянное счастье»

Одна взрослая театралка поразила меня когда-то заявлением: мол, что актёры ноют о трудной судьбе, им всего и делов нарядиться-накраситься и на сцене за два часа отбарабанить заранее выученное. Думается, так рассуждали пассажиры «Титаника», любуясь ледышкой совсем не угрожающего размера, приближавшейся к их непотопляемому кораблю. «Театр города М» представляет: айсберг мимо не проплывёт. Шекспир умер, и ничто не спасёт нас от новояза и новодвижа в искусстве. Да, спектакль так и называется – «Шекспир умер».
Николай Эрдман когда-то блеснул интермедией к водевилю, расписав закулисье провинциального театра, готовящегося к очередной премьере. Аналогичные сюжеты новый век подарил нам в «Шуме за сценой» и «Шоу, которое пошло не так». Но классик на то и классик, чтобы «умереть» в последователях, оставшись бессмертным самолично. Два часа гомерического смеха – но по выходе из зала вам больше всего хочется напиться на этих «похоронах» и по-ленински гладить по голове деятелей искусства, невзирая на сопряженную с этим актом опасность потерять конечности.

Молодой, даже, скорее, молоденький театр под управлением Александра Бабика уже имеет полдюжины или около того названий в своём репертуаре. «Шекспир умер» — возрождение студенческой истории, с которой всё начиналось. Фейерверк экспромтов, вереница придумок, ловко выстроенная игра света и дыма – этими приёмами постановщик не просто балуется (то есть, конечно, он балуется – и балует нас), но ведёт по видимости шуточный сюжет к самым нешуточным размышлениям, которые вас настигнут, как бы вы ни очаровались поверхностным оптимизмом.
Подлинный оптимизм здесь зарыт гораздо глубже. Стонать и всхохатывать – попеременно.
Спектакль длится два часа без антракта, но логически делится на три части: в первой через фойе проходят артисты того самого театрика – их портреты с говорящими фамилиями Пустославцев, Дубина, Напойкин украшают стены – далее мы вслед за ними крадёмся «за кулисы» и следим за интригами и прочим бытом непутёвой труппы, а затем, поменяв угол обзора под бдительным оком «помрежа», присутствуем на «репетиции» с автором «шедевра», фамилия которого просто кричит о сверхзадаче его творчества. Зовут его Фёдор Борзиков…
Выше расписан, так сказать, наружный слой происходящего. Есть и «подводное течение» — и тут начинается серьёз. Художественный руководитель, он же директор заведения, стоит в знакомой каждому руководителю позе – одна нога в профессии, другая в актуальной повестке. Пусть вас не обманывают термины «социалистическое соревнование», «ударник производства» и прочие «призраки коммунизма». Не только родная партия (в версии Эрдмана – большевиков) способна вскипятить мозг творческому человеку, отвечающему за не менее творческий коллектив. Кто посещает модные постановки в современной столице, узнает черты левого постмодернизма, на наших глазах всё дальше высовывающегося вправо.
Что же их всех удерживает вместе – и с нами? А то самое, о чем щебетала наивная театралка, процитированная в самом начале этой заметки. Принять на себя образы десятка жизней, владеть сердцами сотен совершенно случайных людей в зале – это ли не бессмертие, это ли не наркотик! Может, поэтому так конфликтуют «поэты» и «режимы»… кому достанутся наши души, вот за что они спорят.
Мы, зрители, тут ничего не решаем. Разве что сами станем творцами.

Елена Трефилова специально для Musecube

Фотографии автора можно увидеть здесь
Шекспир Пресса о театре